Петр Рябов. Неформальное движение как высшая и последняя стадия.

DVS · 14.09.2010 19:52

I. Накипь на волне перестройки

Бургомистр. ... Что в городе?

Тюремщик. Тихо. Однако пишут.

Бургомистр. Что?

Тюремщик. Буквы "Л" на стенах. Это значит – Ланселот.

Бургомистр. Ерунда. Буква "Л" обозначает – любим президента.

Е.Шварц. Дракон

То, чего не было" – так назвал Борис Савинков одно из своих сочинений, И мои заметки о том, чего нет – о советской оппозиции, советских демократах и революционерах, анархистах и эсдеках, либералах и фашистах. Но если бы всего этого просто не было и все, как нет пальм в Антарктиде, – то не стоило бы браться за ручку. К несчастью, хотя оппозиции в Совке и нет, она вроде бы как и есть. Об этом феномене и пойдет здесь речь.

Году в 88-ом один из крупных партаппаратчиков Месяц назвал неформалов "накипью на волне перестройки". С этим определением сложно не согласиться. Но, поскольку перестройка, начавшись в 1987 году, к 90-му году завершилась, то неформальное движение, ею порожденное на свет божий, в целом прекратило свое существование (ностальгические группки и ничтожные остатки дээсовцев, касовцев и др. еще встречающиеся кое-где, – не в счет). Таким образом, хронологические рамки неформального движения можно ограничить 1987-90 годами: от образования, впервые после разгрома в 1982 году диссидентских групп, принципиально отличающихся от них клубов, кружков и федераций, и до их врастания (пусть чисто декоративного} в обновленное перестройкой здание Власти. Если 1987-88 годы характеризовались появлением, как грибов после дождя, массы Народных фронтов, клубов, союзов и ассоциаций, бумом общественного внимания к неформалам, подогреваемым официальными масс медиа, и определенными надеждами, связываемыми с ними, если в этот период начался массовый приток в неформалы тысяч активных людей, то 1989-90 годы, напротив, были ознаменованы разочарованием населения в неформальных играх, переименованием клубов и кружков – в партии и образованием специфической среды неформальных активистов, почти не пополняющейся извне.

Ниже я вкратце остановлюсь на таких существенных характеристиках этого типично советского феномена, как его идеологические ярлычки, внутренняя атмосфера, взаимоотношения с Властью и населением, происхождение и место в перестроечном процессе.

II. Продолжатели славных традиций?

Я вообще не помню учения, которое мы бы не пытались осуществить. Мы случайно узнаем, о какой-нибудь стране и поднимаем у себя шумиху. Потом услышим, что в другой стране произошли реформы – снова не обходится без шумихи. В результате другие страны действительно проводят реформы, развивают свои особенности, а мы развиваем свою. Особенность же наша в том, что, чем больше мы шумим, тем хуже у нас становится... Ведь наука непрестанно движется вперед, ищет истину, а когда эта наука попадала к нам, она седела и плесневела. Мы как будто отрезали кусок чужого мяса, налепляли его на себя и ничуть не заботились о том, чтобы оно приросло. Зазубрив кучу сведений, мы не умели самостоятельно мыслить.

Лао Шэ. Записки о Кошачьем Городе

В "Восемнадцатом Брюмера Луи Бонапарта" Карл Маркс писал: "Традиции всех мертвых поколений тяготеют, как кошмар, над умами живых". О наших неформалах можно сказать, что живые, как кошмар, тяготеют над традициями всех мертвых поколений.

Весь ужас не в том, что Жириновского и Васильева обвиняют в фашизме, а, как раз наоборот, в том что они никакие не фашисты. Весь ужас не в том, что Анпилова и Зюганова упрекают в большевизме, а в.том, что они совсем не большевики!

Почему, если самогонщик назовет свою дьявольскую смесь "армянским коньяком", его засудят за обман да еще набьют морду, если дилетант-живописец попытается выдать свои творения за картины Рафаэля – его засмеют, а вот когда всякие проходимцы называются "конституционными демократами" или "либералами", а, тем паче, какими-нибудь "революционными союзами" – все проглатывают это, как должное?!

Сходите на любую встречу с неформалами, и вы увидите, что все всегда идет по одному сценарию. Сначала слегка воздается должное заслугам "предшественников" – оратор-мародер выкладывает слушателям все, что он вообще знает о Милюкове и Чернове, Пуришкевиче и Плеханове, Аденауэре и Махно (нужное подчеркнуть), а потом: "Продолжая их славные традиции, мы (кадеты, эсеры, демохристиане и т.д.) вновь..." – к в том же духе. Так и хочется непарламентски спросить этого паразита-эпигона: "Эй ты, кадет доморощенный, – ты-то хоть одно Выборгское воззвание подписал? Ты, эсеришка совковый, – хоть одного сатрапа на тот свет отправил? Ты, новоявленный демократический христианин, можешь хотя бы четырех евангелистов по имени назвать? Ты, черносотенец убогий, хоть в одном еврейском погроме участвовал? И вообще, занимаетесь ли вы хоть чем-нибудь, кроме раздачи интервью центральным газетам, выборов КС и СП, пускания друг другу пыли в глаза и приема зарубежных гостей?!"

Риторические вопросы! Остается лишь удивляться скромности неформалов. Почему бы уж сразу не назваться пришельцами с Альфа-Центавры или мессиями? Это было бы более обоснованно и убедительно.

Сборище призраков и привидений со всех стран мира и эпох заполонило нашу многострадальную державу: из России начала века – Учредительное собрание, кадеты, эсеры, анархисты, дворяне, казаки. Религиозное Возрождение; из послевоенной Европы – христианская демократия; из славянских древностей – емельяновские "язычники", поклоняющиеся Перуну, а также дипломированные колдуны; из Великого Новгорода – Всероссийское Вече; из Древнего Рима – префектуры; из США – Президент и День Независимости, и, бог знает, из какого нафталина – толпа импортных троцкистов… Словом, как в Греции, у нас есть все и вся.

Уланы с конскими хвостами,

драгуны с пестрыми значками, –

Все промелькнули перед нами,

все побывали тут!

Этакая многочисленная толпа детей лейтенанта Шмидта.

И – приезжие учителя из "аналогичных" партий Европы, въезжающие в ситуацию в Союзе не более, чем в китайскую грамматику, которые, как добрые Санта-Клаусы, везут неформалам "гуманитарную помощь": компьютеры и ксероксы, приглашения за рубеж и горы литературы, значки и флажки...

Но, разумеется весь этот маскарад устроен не столько ради "зарубежных друзей", сколько с целью обмана собственного населения, и, как это не парадоксально, самих актеров, вжившихся в роль, самих себя, самих участников движения (был простой советский инженер или инструктор райкома, а теперь – якобы председатель якобы "...-демократической" партии и крутой борец с тоталитаризмом). Но об этом чуть ниже.

III. Хождение во Власть

Это такое рабство, в котором рабское положение компенсируется возможностью для каждого видеть в окружающих подвластные ему существа, – здесь вместо свободы предлагается возможность лишить свободы других, то есть соучастие в закрепощении. Не стремление быть свободным, но стремление лишить других людей такого стремления к свободе – вот какой эрзац свободы предлагается здесь гражданам. А это много легче, чем бороться за то, чтобы не быть рабами.

А. Зиновьев. Почему мы рабы

Но начальник хорошим не может быть,

Потому что – не может быть!

А. Галич

Когда я еду в подмосковной электричке, вагоны наполнены благостными, умиротворенными старичками-пенсионерами. Один читает газету, другой везет корзину клубники, третий нянчит внука... Но мне в каждом мирном пенсионере чудится следователь, который сам выбивал людям зубы.

А. Марченко. Мои показания

Строго говоря, того, что случилось следовало ожидать. Ведь в нашей замечательной стране уже не раз так было: "диктатура пролетариата" вела к его порабощению, "культурная революция" – ко всеобщему оболваниванию, "борьба за мир" велась путем бешеной гонки вооружений... Поэтому ничего удивительного нет о том, что и "оппозиция" и "многопартийность" и "демократия" приняли у нас весьма специфический оттенок.

Но это сейчас, когда позволили, мы стали все из себя многоцветные и плюралистические, и разгуливаем в "общем информационном пространстве" Совка, как многопартийные призраки на спиритическом сеансе. А где мы все раньше были, откуда, извините за вульгарность, из какого такого интересного места появились на божий свет? А вышли мы все не только из гоголевской шинели, но также и из клубов содействия перестройке (вот что, значит, было нашей школой демократии!). Это в других странах Власть боролась с оппозицией – у нас она "оппозицию" заботливо выращивала. По своему образу и подобию, разумеется.

Лозунг польской революции 1980-го года – слова Куроня: "Рабочим надо не сжигать партийные комитеты, а создавать свои собственные". Наша Власть, видимо, взяла его на вооружение в такой интерпретации: "Надо не громить оппозицию, а создавать, взращивать и направлять собственную оппозицию", а потом и уйти в нее самой, чтобы уже непонятно было, где Власть, а где оппозиция ей. Только так Система может сохраниться, и, имитируя полисубьектность политического процесса, оставаться глубоко моносубъектной. Этим наша Система лишний раз продемонстрировала живучесть и всемогущество. Подумаешь, списали в расход сначала брежневское Политбюро, а потом ГКЧП, – но ведь, на том основании, что Сталин списал в расход ленинское ЦК, ЧК и партию заодно, отказался от идей мировой революции, и от интернационализма перешел к державному национализму, а от воинствующего атеизма – к взращиванию своей, государственной церкви, не будем же мы говорить, что он демократ. Мы так и не поняли, что, если летят головы начальства, – это еще не свобода, а приход к власти "демократической" партии вовсе не тождественен демократии, подобно тому как господство в стране компартии еще не означает коммунизма.

Но вернемся к увлекательному процессу перестройки, побочным, хотя и немаловажным продуктом которой, "пеной" на волнах которой и было неформальное движение: "Партия сказала: надо! – неформалы ответили: есть!". Нам сверху сказали в 1987-88 году: "В стране перестройка" – и мы приняли это за безусловную и неоспоримую данность и бросились в ней участвовать: спорить о том, какой ей быть, а не о том, что это такое и нужна ли она вообще (и кому). Своей игры мы не имели, изначально принимая все условия игры, предложенные Властью и лишь подыскивая себе подходящую роль в этой постановке, режиссером и сценаристом которой была Система. Но сам сценарий предполагал импровизацию и активность со стороны актеров. Тяп! Ляп! – и готова "оппозиция", и сработана "многопартийность", и родилось "гражданское общество". Жалко, что ли!?

Кстати, с "оппозицией" в 60-80-ые годы был повторен тот же трюк, что и с церковью в 20-40-ые годы. Церковь: аресты, репрессии, террор, разгром храмов, красные попы "обновленцы" во главе с Введенским – с одной стороны (изнутри), Емельян Ярославский и Союз Воинствующих Безбожников – с другой (извне). Потом – когда всех, кого нужно, перебили, посадили, изгнали, запугали и перевербовали, а патриарх заявил Власти, что "ваши радости – наши радости" – неожиданная Улыбка Большого Брата, ликвидация Союза Воинствующих Безбожников и на смену ему – союз государства с церковью (конечно, как союз всадника с лошадью). Диссиденты и неформалы 60-80-ых: сначала террор, шантаж, высылки из страны, ссылки, внедрение агентуры, подрыв изнутри при помощи роев медведевых и чивилихинских "памятей", запугивание и разгром диссидентства к 1982 году Андроповым. Потом, на новом этапе селекции, – надзиратели ушли в тень, начинают действовать гены, воспитание; Власть сознательно выращивает под крылышком комсомола, партклубов, экологических дружин, официальных КСП, КИДов и ленинградского гебистского рок-клуба свое оппозиционное движение. Из КИДов возникает интердвижение, из экологических дружин – зеленые группы, из партклубов – сперва клубы поддержки перестройки, а потом народные фронты и партии. Налицо не просто организационная преемственность Власти и оппозиции, но преемственность тотальная, всеобщая (на уровне ценностей, психологии, внутреннего климата, конкретных деятелей и т.д.), за исключением идеологической мишуры – на смену коммунистическим фразам пришли фразы демократические.

Но с Властью все понятно. Она талантливо и умело делала свое дело. Но как же "соль земли русской", "совесть нации" – интеллигенция? Почему в едином порыве ринулась в объятия Горбачева и компании? Почему не послала начальников далеко и надолго, почему не дистанцировалась от перестроечных игр? Увы! Все последние годы имел место прямо противоположный процесс, который можно назвать также, как видный "демократ" А. Собчак назвал свою автобиографическую книгу – "Хождение во Власть". Хождение интеллигенции во Власть приняло куда больший размах, чем хождение в народ 120 лет назад. Это – увлекательное и грандиозное зрелище, когда каждый интеллигент в меру своей подлости, наглости, хитрости и таланта группами и поодиночке пытается пробраться в господские апартаменты (а передвижка руководящих кадров, начатая перестройкой, открывает здесь головокружительные перспективы). Одни, как тараканы, через щели просачиваются во дворец и занимают места на господских кроватях, как будто так и было – по В. Маяковскому:

Дворец не думал о вертлявом постреле,

не гадал, что в кровати, царицам

вверенной,

раскинется какой-то присяжный

поверенный.

Другие униженно просят в лакейской – пустить их хоть на порог – по Н. Некрасову:

А в обычные дни этот пышный подъезд

Осаждают убогие лица...

Наконец, третьи, самые циничные, ночью выбрасывают из окон старых хозяев – по А. Пушкину:

Мосальский

Народ! Мария Годунова и сын ее Федор отравили себя ядом. Мы видели их мертвые трупы. (...) Что же вы молчите? кричите: да здравствует царь Димитрий Иванович!

Итак, хождение во Власть – вот чем занята сейчас "совесть и ум народа".

А что народ? Народ голодает и нищенствует.

Однако это все лирика. Но, "если оппозиция создается, значит, это кому-нибудь нужно". Кому?

IV. Мирное сосуществование власти и "оппозиции" как новая форма классовой борьбы

Гамлет

Вы видите вон то облако, почти что вроде верблюда?

Полоний

Ей-богу, оно действительно похоже на верблюда.

Гамлет

По-моему, оно похоже на ласточку.

Полоний

У него спина, как у ласточки.

Гамлет

Или как у кита?

Полоний

Совсем, как у кита.

В. Шекспир. Гамлет

Репетилов

...Из шумного я заседанья.

Пожало-ста, молчи, я слово дал молчать;

У нас есть общество, и тайные собранья,

По четвергам. Секретнейший союз...

(...) Частенько слушаю, не разжимая губ,

Мне не под силу, брат, и чувствую,

что глуп.

(...) Э! Брось! Кто нынче спит?

Ну полно, без прелюдий

Решись, а мы... Унос...

решительные люди,

Горячих дюжина голов!

Кричим – подумаешь, что сотни

голосов..."

А. Грибоедов. Горе от ума

Будьте солеными, а несладкими!

Один из лозунгов Красного Мая 68-го

Итак, советская оппозиция не является ни порождением осознавших себя общественных сил, противостоящих Системе, ни даже выражением протеста героев-одиночек. Все же остаются невыясненными два вопроса: для чего нужна игра в "оппозицию" людям, согласившимся ее составить ("субъективная" сторона дела) и Власти, поощряющей ее рост и плавно переходящей, перетекающей в эту "оппозицию" самой себе ("объективная" сторона дела).

Сначала о "субъективной" стороне дела. Всех участников неформального движения можно легко разделить на три основные категории. Во-первых, откровенные чеканашки (выразительное слово "чеканашки", по-видимому, изобретено еще в мрачные годы застоя Л.Петрановской) – люди, страдающие всевозможными психическими заболеваниями, маниями и фобиями. Во-вторых, беспринципные прохвосты и карьеристы, явно делающие карьеру в мутном перестроечном болоте неформалитета. И, наконец, в-третьих, – не столь многочисленные, но придающие движению хоть какой-то вес и элемент "подлинности", формирующие его лицо, те, некогда активные люди с какими-то принципами и благими намерениями, которых я назвал бы "жертвами перестройки" (ибо участие в неформальном движении почти ни для кого не проходит даром – ведет к опустошению, моральной и интеллектуальной деградации, потере себя, самообману и депрессиям). Если с первыми двумя категориями все ясно, то стоит поговорить о третьих. Их, в свою очередь, условно можно разделить на две неравные группы: подавляющее большинство – "оппортунисты" и меньшинство – "радикалы". К числу первых можно отнести участников клубов поддержки перестройки, народных фронтов (в России, конечно, а не в нацрегионах), демплатформы КПСС и пр., тех, кто по призванию любил Горбачева и Ельцина и ругал Лигачева, и сначала с ними ратовал за гласность и демократизацию, потом пытался вместе с ними строить гуманный и демократический социализм, и, наконец, выступил за "нормальное" рыночное общество против красно-коричневой чумы. Типичные и наиболее многочисленные представители второй группы – члены Демократического Союза, регулярно выходящие на несанкционированные митинги с лозунгами: "Горбачев – фашист!" и столь же регулярно отсиживающие свои 15 суток, многократно поминающие по поводу и без повода Ганди, гражданское неповиновение и демократическую революцию и слывущие среди своих "собратьев"-неформалов экстремистами и белыми воронами. При всей кажущейся пропасти между этими двумя группами, я смею утверждать, что по сути своей они тождественны. Представьте себе картину: большой слон Системы шествует своим неведомым путем, и его сопровождают две ничтожные собачки, причем одна лаем пытается корректировать его движения, давая ценные советы – куда следовать: направо или налево, а другая моська имитирует нападение на слона и исходит истошным тявканьем, причем на движении слона ни то, ни другое никоим образом не отражается, но создается атмосфера широкого плюрализма в мире зверей. Собачонки переполняются чувством собственной значительности: первая – своей мудрости, вторая – своей героичности.

Что же касается внутренней атмосферы в неформалитете как первой, так и второй группы, то она, несмотря на идеологические различия, и там и там не просто типично совковая, но концентрированно совковая: мелкие "коммунальные" склоки за крохи власти и огромные амбиции; чисто вещное, объектное отношение неформалов друг к другу при полном отсутствии цивилизованной дискуссии и представления о правах человека; такое же полное отсутствие какой-либо теоретической работы, осмысления окружающих реалий, умноженное на чудовищное невежество подавляющего большинства активистов, вне зависимости от партий; нулевая связь с реальной жизнью "простых" людей и шизофреническая замкнутость движения на самого себя, на свои кухонные разборки, магические заклинания и мифологемы, почерпнутые из прошлых веков; пошлость и безликость движения, творческая импотенция и почти абсолютный вакуум личностей и идей... Этот список можно продолжать, и вряд ли требуются примеры, иллюстрирующие его – всякий, хотя бы поверхностно знакомый с неформальным движением, согласится с этим его контурным портретом.

Встречались и здесь, конечно, милые, интересные и даже пытающиеся думать, но, однако, вполне советские люди, примерно также соотносящиеся с Герценом и Чернышевским, как Шмонов соотносится с Дмитрием Каракозовым, а Гдлян – с Владимиром Буковским.

Наконец, уже упомянутым специфическим признаком советской оппозиции, является чудовищный конформизм перед лицом Системы, готовность играть по правилам ее игры, в ее формах и символах (о чем говорить, если любая несанкционированная Властью акция того же Демократического Союза воспринималась неформалами как "экстремизм"!) "Поднажмите, ребята, надо радикализировать перестройку" – говорили неформалам, и те "поднажимали", не задумываясь, – а в том ли направлении они жмут и нужна ли вообще перестройка, или они в гробу ее видели. И даже тогда, когда речь вроде бы заходила о "борьбе", пусть эпизодической и нерешительной, – но лишь о борьбе против Власти. Но ведь, когда в стране нет гражданского общества, борющегося с деспотизмом государства, противостоящего ему, и весь народ покорно его поддерживает, то борьба с Системой – это борьба не только и не столько против конкретной Власти, сколько, как это ни парадоксально, – против общества, против народа, против самого себя. Что же поделать, если рабский дух пронизывает и нас, и всех людей вокруг, растлевает всю атмосферу общества?! Чтобы спасти себя, надо бороться с собой, чтобы помочь народу, надо стать "врагом народа". Тут мало разума, тут нужно отчаяние и ненависть (живая, целомудренная, берегущая себя, а не истерически-крикливая ненависть). Тут мало отчаяния – нужен разум. Расхожий штамп советского неформалитета – святая убежденность в том, что "гражданская война – это наихудшее зло"!. Но неужели это так? Нет – гражданский мир, мир рабов с деспотами, мир палачей с жертвами – хуже всего!

Для тех, кто сомневается в сказанном выше о лживости и гнилости нашего неформального движения, могу привести один важный индикатор его "подлинности". Существенный, многое обусловивший общий момент неформальной ментальности – синдром нашкодившего мальчишки, ожидающего, что вот-вот всех нас накроют на месте преступления (1), какой-то дядя наверху скажет, что он пошутил, перестройка отменяется. У всех: и у "умеренных", и у "радикалов", этот момент неподлинности перестройки, демократии, осознание фантомности собственной значимости – имел место, был веским аргументом в спорах и, что важнее, – в подсознании. Общее ощущение: "мы совки, совками были, совками и остались, ничего не можем, ничего от нас не зависит" – трансформировалось в это ожидание часа "икс" (как у премудрого пескаря – ожидание гибели). "Умеренные" ждали с ужасом: надо помогать Горбачеву, а не то хуже будет, придут "фашисты", и потому сейчас любая подлость и сделка с совестью оправдана. "Радикалы" ждали диктатуру с внутренним нетерпением и предчувствием облегчения – диктатура все расставит по местам, признает кашу "подлинность", внесет ясность в ситуацию (но если мы сейчас, в благоприятных условиях "свободы", ничего не можем, то что сможем тогда – разве это не признание своей никчемности и бессилия?! – П.Р.). Так что же это такое – всеобщее неформальное ожидание диктатуры, потребность в ней (одним – для оправдания свой трусости, другим – для сокрытия своей никчемности, и тем и другим – для придания себе хоть тени правдоподобия), как не признание собственной неподлинности и постоянного наличия за сценой удава – для бандерлогов и кроликов. И неважно, что это за удав: генерал КГБ, наши гены и воспитание или что-либо другое – важно, что он всегда ощущается, всегда незримо парит среди нас. И тут мы прямо находим ответ на первый вопрос – о субъективной стороне советской "оппозиции". "Оппозиционность" у нас на уровне личности играет чисто компенсаторную роль (2) – роль самоутверждения: "я не совок, я политик, я что-то могу, я боролся, я страдал". В глубине души человек сознает, что борьба призрачная, а танки и баррикады в августе 91-го – декоративные, что риск минимален, и он, человек, как был рабом, ничего не могущим, таким и остался – но все это неформалу можно (и нужно!) подавить, придать игре максимально масштабный и правдоподобный характер.

И тут субъективная заинтересованность "оппозиционеров" плавно и гармонично сочетается с "объективной" заинтересованностью Власти в "оппозиции". О том, что Власть не просто заинтересована в росте и развитии этой, советской "оппозиции" (ведь кто-то давал неформалам трибуны залы, делал рекламу в газетах, раздувал из неформальной мухи политического слона, создал моду на неформалов), но прямо генетически породила из своих недр "оппозицию", достаточно сказано уже в предыдущей главе. На мой взгляд, при этом Власть преследует триединую цель. Во-первых, "оппозиция" помогает Власти осуществить перестройку, то есть все изменить, ничего не меняя, служит вывеской для Запада и для своего народа, имитирует политическую борьбу, партии и прочие атрибуты "цивилизованного общества", реально никому не мешая, не имея ничего за душой, ни на что не влияя, но давая Власти проводить ее маневры, используя холуйский конформизм, полную самозамкнутость, манипулируемость и просто трусость "оппозиции", наконец создавать новые мифы якобы не сверху, но снизу, из недр самого общества. Во-вторых, важной задачей перестройки, решаемой Системой при помощи "оппозиции", является кардинальное обновление элиты, идеологии, вливание новой крови и идей путем естественного отбора: на смену старым маразматикам – из неформалов выдвигаются наверх наиболее жизнеспособные: подлые, циничные, сильные, беспринципные и хитрые дельцы от политики, – дело Власти здесь было лишь "пустить процесс", а там все идет само собой. В-третьих, наконец, Власть могла ожидать, пусть не сейчас, но в отдаленном будущем, возрождения в этой стране гражданского общества, подлинной оппозиции и т.д., и потому решила, не дожидаясь такого развития событий, пойти на их форсирование и опережение – сделать вместо полноценного ребенка оппозиционный "выкидыш" из общества, самой взрастить "оппозицию", девальвировать до предела принципы и понятия протеста и свободы, мародерствуя на освободительной традиции, канализировать, направить движение в безопасное русло и, таким образом, убить в корне саму возможность возникновения внесистемной оппозиции, чтобы, в случае стихийного и неизбежного недовольства населения, ограбленного в ходе очередных "реформ", люди были полностью дезориентированы и сбиты с толку, чтобы у них четко отождествлялись понятия "либерализм" и "либерализация", "свобода" и "свободные цены", "гласность" и "нищета", "демократия" и "грабеж", чтобы на само понятие "оппозиция" у людей была устойчивая аллергия на насилие и обман. Я должен признать, что все эти три задачи Система блестяще решила.

Завершая этот краткий анализ идиллических и уникальных взаимоотношений советской Власти и советской же "оппозиции", хочу высказаться по вопросу о понятиях: "внесистемность и "системность" (в применении к политической оппозиции!). Над этим разделением часто смеются, говоря, что оно мистическое и надуманное. А между тем оно вполне реально, материально и ощутимо. Можно просить Власть "реабилитировать невинных политзаключенных и поставить им Мемориал", а можно сказать, как говорил в 1979 году Лех Валенса: "Мы сами придем сюда через год, принесем по камню и поставим памятник нашим товарищам". Можно подавать заявку на митинг и говорить на суде, что ты невиновен и не хотел ничего плохого, а можно выходить на площадь, игнорируя эту Власть и на суде назвать себя врагом этой Системы, этого общества и этой. Власти. Можно "в целях пользы дела" совсем по-советски избрать себе партийного начальника и переложить на него всю ответственность за принятие решений, а можно каждому отвечать за себя самому, преодолев врожденную инфантильность, выражаясь словами Ильича, "детскую болезнь" совковой безответственности. Можно участвовать в перестройкё (как и в других кампаниях, провозглашенных сверху), корректировать ее и писать письма на партконференцию с собственным верноподданническим мнением о том, какой должна быть эта перестройка, и как Власть должна нас перестраивать (а потом, оказавшись у разбитого корыта, удивляться, как тебя надули), а можно не играть в эти игры начальства и, руководствуясь аксиомой А. Галича: "но начальник хорошим не может быть, потому что – не может быть!" – сразу задуматься над тем, почему и зачем Власть это делает. Можно устроить хождение во Власть (в противоположность хождению в народ) – в Советы, в правительство, в комсомол, в профсоюзы и т.д., руководствуясь мудрой ленинской мыслью: "договариваться можно хоть с чертом, если вы уверены, что вы обманете черта, а не черт вас", а можно чураясь и лжи и бесовщины, бежать от Власти, как от чумы. Можно просить, чтобы одного министра заменили другим и дали шахтерам (на сто (триста, тысячу...) рублей побольше, а можно, :не выпрашивая сверху подачек и считая их оскорбительными, деликатно требовать от Власти только одного – чтобы она сдохла. Можно пытаться сделать Власть доброй, и влиять на нее, а можно сразу четко противопоставить себя Власти, и, не ожидая пощады и победы, поддавков и милостей (по принципу: я скажу, что "я пошутил", выходя на митинг, а начальник скажет, что он пошутил, вводя военное положение), вести с ней борьбу на смерть, не запутывая посторонних наблюдателей кажущимся "смягчением" ваших противоречий и "уменьшением" дистанции между волком и ягненком. Можно улыбаться и пожимать руку комсомольским и профсоюзным чиновникам в надежде, что они пустят вас где-то на трибуну, напечатают вашу заметку в своих центральных газетах, похвалят вас за конструктивность по радио (3) и т.д. А можно, оставшись при своей печатной машинке и комнате в 10 кв. м, чувствовать себя ничем от них не зависящим и свободным, обязанным им разве что тюрьмой и дубинками ОМОНА на митинге. Можно на суде умиленно аплодировать судьям, которые вместо трех лет дают ребятам, называющим себя анархистами, всего шесть месяцев, а можно возмутиться и сказать: на войне как на войне – либо в ней вообще не стоит участвовать, либо уж не надо ждать пощады и благодарить врагов за милость (а судьи кто?), благодарить кошку за то, что она не так сильно мучает мышку, как могла бы. У мышей с кошками мира и согласия быть не может.

Вот что такое, по-моему, "системность" и "внесистемность" – в применении к политической сфере. Другие, неполитические, более сложные аспекты этих понятий я здесь не буду затрагивать.

V. Придет ли вообще настоящий день?

По сравнению с эффективностью массовых организаций, современный радикальный протест может быть осужден, как имеющий маргинальное значение. Но подобное бессилие всегда характерно вначале для тех групп, которые защищали права человека и гуманные цели против так называемых реалистических целей. Слабость этих движений должна быть, по-видимому, признаком их подлинности, их изолированность – признаком отчаянных усилий, необходимых для того, чтобы вырваться из всеохватывающей системы господства, разорвать преемственность...

Герберт Маркузе

Экология и общественная критика

В наше время всеобщего распада, информационного бума и космических скоростей, когда никто никого не слушает, не воспринимает и не понимает, статьи, как и любовь, почти всегда остаются безответными. И все же напоследок, завершая эти свои размышления, я хочу поставить несколько больших вопросов, на которые ответа не имею.

Есть вещи, считающиеся общепризнанными. Есть явления, считающиеся существующими, – но до поры до времени. Две тысячи лет после Птолемея человечество верило, что Земля – центр мира, но явился Коперник, геоцентрическая система рушится, место Земли занимает Солнце. Много веков, от Аристотеля до Лейбница и Вольфа самоочевидным было существование метафизики, и вдруг – в XVIII веке является Кант и задает свои вопросы: "А возможно ли существование метафизики вообще? Если да, то существует ли она уже, и как может существовать в качестве науки? И, наконец, если (как он показывает), ее до сего дня не создано, то что можно сделать для того, чтобы появление метафизики стало возможно?" И не пора ли нам, доморощенным советским интеллигентам, корчащим из себя Фронду и совершающим Хождение во Власть, не претендуя на кантовские лавры, задаться куда более частными, хотя и не менее важными для нас вопросами: "А есть ли у нас в СССР-СНГ реальная оппозиция? Если нет, то может ли существовать она в принципе? Как ниспровергнуть пелену мифов, возродить традицию протеста и вольномыслия, реабилитировать простейшие понятия и принципы, воссоздать живые очаги "внесистемной" социокультурной ситуации? И, если оппозиция может появиться, то как именно она возможна, чтобы то, чего не было и нет, стало тем, что может возникнуть и быть?"

Но это уже тема другой статьи.

У кого есть варианты ответов – отзовитесь!

4 июля 1992

1) народная ненеформальная мудрость:

Товарищ, верь: пройдет она

Эпоха безграничной гласности,

И в комитете безопасности

Припомнят наши имена

– может быть Символом Веры всего движения.

2) проблема неформальности как компенсаторной функции рассматривается в превосходной статье Александра Элиовича "Психоанализ и перестройка", помещенной в изданиях ДС: "Вполголоса" и "Свободное слово".

3) Все аргументы, обычно высказываемые против этой точки зрения, сгодятся к голому прагматизму, к тому, что "внесистемник" – беспомощен, не имеет эффективных рычагов в борьбе и пр. Но, во-первых, внесистемность – это единственная возможная прочная основа для оппозиции (чувство свободы, подлинности, независимости, честности, внутренней целости), а, no-вторых, именно внесистемность является сама мошной силой, страшащей власти и привлекающей тысячи людей – именно в силу своей подлинности и искренности, готовности бороться и жертвовать, а не имитировать борьбу и жертвы, именно внесистемность – центр притяжения людей, тянущихся к оппозиции и объект для репрессий со стороны Власти: один Владимир Буковский (эпохи 60-ых годов) "стоит" семи Московских народных Фронтов
http://spb-anarchists.anho.org/kramola10.htm

тов. Андрей · 15.09.2010 11:13

Чтобы бытъ вне системы, надо желатъ толъко одного ее тоталъного уничтожения, и все выкрики оппозиции ( включая, и нациков ), что гражданской войны картонная Россия не переживет ставит ее на сторону Системы и Власти, толъко кровъ способна смытъ говно.
[merge_posts_bbcode]Добавлено: 15.09.2010 11:13[/merge_posts_bbcode]

Иначе игра в самолетики под кроватъю не окончется никогда.

Ассоциация Движений Анархистов

Объявление

#1 14.09.2010 19:52

Петр Рябов. Неформальное движение как высшая и последняя стадия.

#2 15.09.2010 11:13

Re: Петр Рябов. Неформальное движение как высшая и последняя стадия.

Подвал раздела